Роман-царевич - Страница 70

Так бывает… когда боль вдруг обострится, истончится, иглой нижет, терпеть нельзя. Бывает — и проходит, и снова Литта ясная, бодрая, снова идет, сжав зубы, потихоньку, туда, куда думает, что надо. Не для себя — и для себя.

У нее большой козырь в руках: видит Романа Ивановича. Следила, ждала — и вот, все выходит так, как она ждала. На нее он сразу после Москвы будто перестал обращать внимание; порою скажет что-нибудь полунасмешливо и ласково; но редко. И это она понимает: отчасти политика, отчасти искренняя забывчивость — ему не до нее. И сердит он: не уверен, не ясно видит, что с ней происходит. Может быть, думает все-таки, что «обойдется», что ей уж некуда, только за ним. Разно думает… когда о ней думает.

Еще утешение у Литты: вспоминая, что «барышня», вспоминая мужиков на Стройке, боялась, не оказаться бы и здесь чужой и ненужной среди чужих, — но так не вышло. Сама ли иначе взглянула, или они тут иные, но месяца не прошло, а Литта на хуторе, и в Кучевом, и на селе даже — как дома. Знает «своих» в лицо, знает дела и обстоятельства каждого, видит, куда кто гнет, кто крепче, кто глупее; одних больше любит, других меньше. Говорит с ними просто, спорит, иной раз даже ссорятся в споре. С Иваном Мосеичем совсем было раз поссорилась — Флорентий помирил.

Замечала, какое у всех благоговейное почтение к «хозяину» — Роману Ивановичу. Недаром же и ее «королевной» зовут. Сердилась, пугалась, но молчала, еще не смела сказать ничего, — как сказать? Что сказать?

Если б Флорентий… Флорентий видит теперь…

Нет, трудно, трудно. Голова идет кругом. Все равно. Сейчас уж нельзя. Если дольше молчать — это поворот за Романом Ивановичем. Пусть выясняется.

Еще темно было, когда встала. Видела в окно, как среди рассветного сумрака уехал Роман Иванович куда-то с Мишей.

Ленуся сбегала во флигель за кипятком. Чаю напились.

После вчерашней сиверки день удался ярко-красный, остроморозный. Деревья у дома закудрявились, отяжелели в белых ризах.

— Пойдем, Ленуся, на хутор, к вам. А после я к отцу дьякону пройду.

— Да и я, пожалуй, с вами потом на село. Нынче базар там, не знаю уж как что, будет ли чужого народа, — говорила Ленуся, кутаясь в красный платок. — Да поспрошать, не слышно ли чего, Господи!

Когда часа через два Флорентий вошел в крошечный, двухоконный домик отца Хрисанфа, он застал дьякона расхаживающим по зальцу. У окна с чахлыми геранями сидела Литта.

— Флорентий Власыч, ты, никак? — прохрипел дьякон, тряся бороденкой. — Ну, час добрый. Вчера поджидал. Меня вон, благодарение Господу, совсем отпускает. Время тут валяться. Иди, иди, что ль, да о притолоку-то не стукнись… Эх! Ведь постоянно говорю! Такая уж у меня квартира, холостая, а точнее сказать — вдовья.

Двери были, действительно, низки, и Флорентий опять забыл нагнуться.

Литту он сначала не заметил. Потом взглянул на нее бегло, поздоровался и отвел глаза. Сел в другом углу.

— Не топочи, дьякон. Дело есть. Мне время дорого.

— Ох, дела, дела. Ладно, присядем. И очень волнуюсь я. Уж говорила мне Иулитта Николаевна, королевна-то наша.

Флорентий, не слушая, перебил:

— Вот я зачем, чтобы ты знал и ведал. К тебе придут нынче из твоих хуторские Влас да Никита и заречный Степан. Больше нельзя, они передадут, кому надо. Поговори им серьезно. Эту историю постараться тишком сбыть, чтобы как силы у нас не разбили. За свое крепко будем держаться. Правду помнить. К своему приготовляться. Лаврентьевцы — враги нам, да глупы они, связываться с ними нечего. Мы не свару меж себя затеваем, не такое дело, придется пострадать, так чтоб было за что. К весне, а не то к осени объявляться надо. Полсела наших, да Кучевые, да кругом много, и лаптевцы, и корзухинцы… Сам знаешь. Наше дело не здешнее одно, везде наши есть, дело российское. За Божью да народную правду постоим.

Дьякон слушал отрывистую речь Флорентия. Гладил бороденку. Трусил.

— Да разве ж не знаю. Передавала мне это все Иулитта Николаевна. Вот-вот, сейчас. Решено, значит, у вас от Романа Иваныча?

Флорентий быстро взглянул на Литту и встретился с ее радостным взором. Сошлись у дьякона, не сговариваясь. Оба ослушались Романа Ивановича — не сговариваясь.

Флорентий не остановился. Слова его делались все резче и определеннее. Никогда он так не говорил. Дьякон окончательно разволновался.

Никто, кроме Литты, не заметил сначала, что вошел румяный студент Геннадий и стоял у двери.

— Так понял? — и Флорентий поднялся.

— Чего уж не понял. Слава тебе, Господи!

— Предлагаю не ждать! — крикнул Геннадий. — Я давно именно так и понимал Романа Ивановича. Идея грандиозная! Довольно слов!

Флорентий обернулся, нахмурился и крикнул тоже:

— Нет! Молчи или убирайся вон! Случайными обстоятельствами нечего ускорять событий. Будет указано время. Кто не понимает, тот пусть не лезет.

— Да я понимаю, — оробел Геннадий. — Я сам вижу и с Романом Ивановичем несколько говорил. Конечно, лозунги еще не были достаточно определены, более втайне держались. Еще нужна организационная работа…

— У нас есть и северный, рабочий, союз, — продолжал Флорентий. — Надо установить с ним связь.

Дьякон спросил:

— Куда хозяин-то поехал?

— В Лаптеве будет, из города. Наших повидает. От них лаврентьевцы ближе, так чтоб не было недоразумений.

— Директив, значит, тот же? — перебил Геннадий. — Ну ладно. Я в Кучевой сбегаю, Флорентий. Поговорю с ними посерьезнее. Уж коли Роман Иванович решил…

— Пойдем вместе. Дьякон, сиди же и помни. Заносись повыше, говори свободно, только смотри, нынче надо, чтоб обошлось.