Роман-царевич - Страница 21

К оглавлению

21

— Говорите. Скорее.

— Сейчас? Но посмотрим, может, все еще устроится…

— Нет, сейчас, сейчас.

— Хорошо. Если средство будет ненужно или вам не подойдет, разговор останется между нами… Да?

— Я обещаю.

— Вам есть время обдумать мое предложение. Потому что это действительно предложение. Надо выйти за меня замуж.

Ей показалось, что она не расслышала.

— Что? Как?

— Я могу жениться на вас.

Вспомнилось, как во сне: буря, сухой шум берез, переливчатый рокот грома, ветер, ветер… и в ветре тот же голос, те же, но с ветром улетающие, неясные слова… «жениться на вас»… Конечно, ей тогда послышалось. И теперь тоже.

— Вы удивляетесь? — мягко сказал Роман Иванович. — Что же тут удивительного.

— Нет. Я не понимаю. Как вы могли? Я люблю Михаила Ржевского, я его невеста… Вы знаете. Как вы могли?

Сменцев улыбался.

— Неужели вы никогда не читали, что это была очень распространенная вещь в прежнее время? Девушки, которые хотели ехать учиться, хотели свободы и не могли уйти от семьи… Они…

— Да, да, знаю, помню… Так это вы мне предлагаете? Я поняла. Мне надо ценить, такая жертва с вашей стороны. Но ужасно, ужасно. И никогда…

— Вы думаете никогда графиня не согласится? Я не думаю. Напротив… А что же тут ужасного? Вы будете свободны… Или вы рассчитываете обвенчаться теперь с Ржевским?

— Нет… — сказала Литта и отвернулась. — О, я ничего не знаю! Прошу вас, оставьте меня теперь одну. Оставьте же меня!

Сменцев хотел еще что-то сказать, сделал шаг к ней… Но ничего не сказал, повернулся и быстро вышел.


Глава четырнадцатая
ХУТОР ПЧЕЛИНЫЙ


Как-то, скуки ради, поплелся дьякон отец Хрисанф за реку, на хутор, в непогожий сентябрьский вечер.

Очень уж тоска взяла, думал Флорентия повидать, узнать что-нибудь.

Флорентия не застал, а к изумлению своему, восхищению и некоторому ужасу увидел самого Романа Ивановича.

— Батюшка! Да как же вы?.. Да когда ж прибыли-то? — воскликнул он, разводя руками и проворно сдергивая намокшую шляпу.

В маленьком зальце флигеля, где жил Флорентий, на некрашеном столе горела свеча в высоком шандале. Большой, светло вычищенный самовар бурлил и фыркал, пуская пар в потолок. Самовар и какую-то затейливую закуску только что принес хуторский работник Миша, румяный и коренастый, вечно улыбающийся парень. Миша — на все руки. Он и Флорентию Власычу во флигеле служит, он и при доме, при школе, сторожем. На весь на Пчелиный он один. Хуторской дом хоть не велик, а его под школу хорошо приспособили: перегородки повыломали, помещение вышло порядочное. А в боковой комнате библиотека.

Сменцев сидел у стола, собирался чай пить. При виде отца Хрисанфа чуть-чуть нахмурился.

— Не ждали, верно?

Дьякон, конфузясь мокрого подола своего и грязных сапог, неловко усаживался на деревянном стуле.

— Да как сказать, Роман Иваныч? Ждем-то вас — ждем постоянно. А только не знаешь, когда, где вы. К Флорентию Власычу я этак часто вечерком… Не слыхать ли чего? И Флорентий Власыч отлучался; недели с три всего дома… Да он сейчас где же?

— Не знаю, я ведь прямо со станции. Не видал еще его. Придет.

Дьякон съежил костлявые плечи. Светлая, светлее лица, острая бородка уныло торчала вперед; все лицо у него было унылое, но упрямое.

— Непогодь! — сказал он, вздохнув. — Чего бы, Господи Иисусе, не поздно, а так и льет, который день. Убрались-то давно, это положим…

— Чайку, отец дьякон?

— Ежели соизволите, я бы выпил…

Сменцев достал ему из шкапика стакан, налил.

— Так уж рад я вашему прибытию, Роман Иванович, так уж рад… — начал дьякон, поперхнулся, погладил плоские, длинные волосы, как мокрая солома висевшие вдоль щек, и умолк.

— Я бы за вами завтра на село спосылал, увидались бы. А что, дело какое есть ко мне спешное?

— Да собственно спешного такого что же… Нет, я вообще. Дело, Роман Иваныч, — прибавил он, оживляясь, — всегда у нас одно. А вы, так сказать, своим присутствием…

Опять не кончил, замялся. От неожиданности встречи или от чего другого, но еще не успел разойтись. Сменцев подождал, помолчал.

— Ну что, как у вас? — спросил совсем серьезно.

— Понемножку. Слава Богу. Что ж, сами знаете, летнее было время. Занятия правильные не шли. Флорентий Власыч в отлучке. Так все.

— Пустое, я не про занятия. Лето — летом, а вы что-нибудь же делали? Или между собой не собирались?

— Ну, как же нет… Флорентий Власыч знает. Все своим чередом.

Помолчал, помигал белесыми ресницами и вдруг прибавил:

— Роман Иванович, а когда же нам объявление будет? Благословясь бы, право. А то многие из наших скучают уж. И мне, признаться, надоело.

— Не понимаю, что именно вам надоело. Погодите. Отец Симеоний как?

— По-прежнему сидит у себя за рекой, на огородах. Работника второго на ваши, на школьные денежки принанял. Благодушничает. Разве он во что вникает? Он о школе-то и позабыл.

— На то и рассчитывали, — резко сказал Сменцев. — Этим и надо пользоваться.

— Я пользуюсь. Я и в школе, и…

Он подвинулся ближе вместе со стулом.

— Таинственно со многими тоже разговаривал нынче. Человек сорок есть, наверняка пойдут.

— Мало.

— Знаю, что мало. Да ведь без малого зерна дерева не вырастить. Ну, еще десяток наберется.

— Нет, мало. И чего вы-то, отец дьякон, торопитесь рясу скинуть?

— Эта ряса ихняя, все равно, сейчас — обман. А истинную я не сниму. Коли же бояться — чего мне бояться? Един аки перст.

Роман Иванович решительно нахмурился. Уже не впервые заводил дьякон этот разговор. Хотелось «объявиться», то есть легализовать общину, которая как бы начинала образовываться среди крестьян села Заречного; были мужики из окрестных деревень, все больше ученики хуторской вечерней школы. Дьякон вел линию, с самого начала ему указанную, и теперь искренно не понимал, чего медлить. Но никакая «объявленная» община не входила сейчас в планы Сменцева.

21